Евдошенко Петр Иванович

Причудливые лики

Хрустальных люстр сияльное слиянье.

Ленивый всплеск усталого рояля.

Ласкающий контральт виолончели...

Сцеплённость пленных взглядов и желаний.

Менливая изломность линий зала.

Причудливая многоликость цели.

Блудливый блеск улыбных бриллиантов

В плену у тел на стеблях белых пальцев.

Волнливых слов летучая целуйность...

Приливов, взлётов, гибелей гирлянды.

И бледных мыслей, заклятых скитальцев,

Ползуче-золотая лучеструйность.

15 декабря 1916 г.

Возьми

Ещё не все слова, ещё не все экстазы,

Не все ещё восторги и захваты,

Не все стихиры у меня взяла ты:

В твоей короне нет ещё алмаза.

Так погоди ж ещё. Гляди, терзай и смейся.

Копайся и ищи во мне, как в пепелище...

Бери - я всё отдам, останусь нищим.

Вот кровь моя! Возьми и сладостно упейся.

Я так богат. Во мне рубины и алмазы.

Моя душа в браслетах из жемчужин.

Возьми. Я всё отдам... Ведь я тебе не нужен.

Тебе нужны лишь блески и экстазы.

26 августа 1916 г.

Вечерний час

Прозрачность чуткая вечерняя.

Несмелый запах. Тишина.

Мечта стокрылая, безмерная.

И будто звон. И ткани сна.

Улыбка кроткой всепрощальности

Лучится в этот светлый час.

А в сплавах зыбчатой хрустальности

Блестит-горит иконостас.

Во имя вышней музыкальности

Вечерний час простит и нас.

май 1915 г

Занавеси

... Почему же занавеси спущены?

Ведь ещё дрожит вечерний свет.

Погоди на миг. Так всё разбужено.

Дай мне спеть последний свой сонет.

Ведь сейчас сойдёт слепой монахиней

Ночь. И всё смешает и затрёт.

И душа прославит ночь. Все страхи ей

Обручит и всхлынет в дальний свод.

Ты уйдёшь. Вспорхнёшь мечтой не сущею.

Умолить тебя остаться мне ль?

Занавеси плотные опущены.

Тьма нема и холодна постель.

30 мая 1916 г.

Творимый лик

Моя мечта, томимая обманами

И лживостью земных сулений,

Укрывшись равнодушными туманами,

Возжаждала иных селений.

Изверившись в мгновенных утолениях,

Отвергла все житейские дороги

И создала во имя всезабвения

Волшебный лик, пленительный и строгий.

И лишь земля обидными обманами

Замкнёт мечту мою в оков железный,

Всплывает над гнетущими туманами

Безгрешный лик, пленительный и нежный.

23 ноября 1916 г.

Волшебной силой вдохновенья

Волшебной силой вдохновенья

В вино я претворяю воду,

Перехожу моря без броду;

Я размыкаю горя звенья

Волшебной силой вдохновенья.

Я знаю магию забвенья,

Творю миры, даю свободу

Уставшим под ярмом мученья.

И знаю свет, и знаю тень я...

Волшебной силой вдохновенья

В вино я претворяю воду.

18 ноября 1916 г.

Воспоминания напрасные

Воспоминанья давнего, далёкого!

Вы - как струна, мучительно дрожащая,

Вы - как подснежник мартовских проталин.

Воспоминанья давнего, далекого.

Холодна ваша ласка преходящая,

И зов ваш глух, неверен и печален.

Мертва ваша бесстрастная феерия,

И так робка, и так жалка игра

Под томный аккомпанемент раздумья...

Тускла ваша бесстрастная феерия,

Как блеск стариных односвечных бра.

Не троньте ж бестревожья и бесшумья.

29 ноября 1910 г.

Непостижимая

Твоя душа зигзагами излучена

И разбахромлена узорами расцвеченно.

Но могут ли чьи взоры быть приучены

Ловить, что видимой чертою не отмечено!

Ты вся - излом, уклон и ветросплётенность;

Твои мечты - сентябрьские цветения;

Твои желания - причудная расцёпленность

Возможностей, надежд и устремления.

Быть может, ты - сам хаос слепо-мертвенный;

Быть может, ты - краса непостижимая.

Но я тебе, как в жаркий огонь жертвенный,

Бросаю гордое, святое и любимое.

27 августа 1917 г

Умерла она

К. Ш.

Над могилой вдвоём мы поплачем.

Мы могилу слезами окропим,

А минувшее в море горячем,

В жутком море забвенья утопим.

Пусть почиет спокойно. Мир праху.

Век её был прекрасен и длинен.

Не рыдай. Пусть деревья-монахи

Пропоют над ней ночью прокимен.

Мы могилу навеки оставим.

И не будет на ней мавзолея.

Всё сотрётся. Лишь знаком кровавым

Отразится на сердце аллея.

9 июня 1916 г.

Вдруг

В безмолвную полночь, опутавшую мир

Сновийной пряжею невидимых волокон,

Я, бард, брильянтовых миражей ювелир,

Уныло проходил в тиши у тёмных окон.

Неясный ряд домов был призрачен, как сон;

Вверху блистало небо зоревым киотом;

Глухая улица дремала, как затон,

Заворожённый звёзд таинственным полётом.

Огромный дом глядел глазами серых рам,

Вливая контур стен в простор ночных безбрежий.

В душе моей звучал хорал тревожных гамм,

Волнливых гамм любви и грусти по тебе же.

Причудливость теней, неверность перспектив,

Пустынной улицы немая лабиринтность -

Я обнимаю всё. Однажды полюбив,

Я понял форм и смыслов огненную слитность.

А вдруг всё это рок. И эти тишь и мрак

Для жизни будущей мне злобно приберёг он.

И вдруг вся жизнь моя пройдёт вот так... вот так,

Как я иду, один, в тиши, у тёмных окон.

декабрь 1916 г.

Почему - скажи!

Шевелятся травы мягко и стыдливо.

В голубом безбрежье тают облака...

Почему так мрачно, больно и тоскливо?

Смутная тревога. Чёрная тоска.

Красочно сплелися пышности узора,

Где цветов нарядных море зацвело.

Но не зачаруют мертвенного взора -

На душе пустынно, грустно, тяжело.

Расскажи, крылатый ветерок шумящий,

Разгадай немую муку ты мою:

Почему унылый, почему щемящий

Глубиною сердца я мотив пою.

Всполошились птицы с звонким щебетаньем,

Разорвав меж листьев сети-кружева.

Показались трели жалобой, рыданьем,

Зазвучали ложно-скорбные слова.

В небесах сурово, в поле одиноко.

Жутко и угрюмо в океане ржи.

Почему же это? Не скрывай жестоко.

Почему томленье? Милая, скажи.

Почему цветы мне, милая, не пахнут

И не слышен струнный лепет ручейка?

Почему порывы угасают, чахнут?

Почему тревога, почему тоска?

Кто уймёт мне слёзы ласково и нежно

И прикажет властно: "сердце, не тужи!"?

Не внимай холодно. Не внимай небрежно.

Милая, поведай. Милая, скажи!

14 июля 1914 г.

Интима

Дорогая, желанная, дивная!

Моя грёза, мой бог... мой палач.

Тебе в душу со скорбью порывною

Исторгаю мучительный плач.

Как я мучаюсь! О, если знала бы!

Как взываю! Но что же мой зов.

Ведь не могут же горькие жалобы

Пробудить в твоём сердце любовь.

Ах, люблю тебя, милую, чудную.

Бери сердце моё. Я твой весь.

Мне же дай лишь улыбочку скудную,

Чтобы меньше болело вот здесь.

Днём ли, ночью ль, во сне ль, наяву ли

Только скорбь. Только боль. Только ты.

Ах, зачем меня так обманули

Все порывы, надежды, мечты.

Зарыдать... Но бесцельны рыдания,

И мой вопль до тебя не дойдёт.

Так и будет: во мне все страдания,

А в тебе недоступность и лёд.

Ах, увидеть лицо твоё милое,

Утонуть в блеске зоревых глаз...

Отогнать хоть на миг всё унылое...

Дорогая! Хоть раз. О, хоть раз!

Дорогая, святая, желанная!

Так мне больно. Но кто виноват!

Чувств заря нарождалась туманная -

Будет светел и нежен закат.

22 декабря 1916 г.

Лепестки

Ты не знаешь сама, как ко мне ты близка.

Ты со мной. Ты во мне. Но не знаешь сама.

Ах, ведь наши сердца - это два лепестка

Одного же цветка... Ты не знаешь сама.

Ты не любишь? Но что же твоя нелюбовь,

Когда дух твой вот здесь... У меня на струнах...

Вместе с сердцем моим. Прогони - придёт вновь

Петь любовь... ты пойми - у меня ж на струнах!

Ты не знаешь. Гляди! Наши души - одно.

Одна арфа... И песнь. Тише... Слышишь, сонет!

Да иль нет? Да?.. О, всё это нам суждено...

Дорогая моя! Как прекрасен сонет...

Мы - цветок. Да, цветок. Да, да, да, лепестки...

Видишь, видишь теперь! Это было всегда.

Как вода, мы - одно... И близки. Да, близки...

Это было всегда. Это будет всегда.

4 февраля 1917 года

Сонет

В. П.

Моя любовь родилася в июле,

Но пеленал её холодный снег.

Призывы солнца к сонму светлых нег,

Цветы и небо сердце обманули.

Моя любовь - печальная монашка,

Идущая полями в тихий скит,

Где всё душе иначе говорит -

И свет небес, и травы, и букашки.

В напрасности слепой жизнь жутко стынет

Под траурный трезвон тревожных дум.

И кажется, что я один в пустыне,

И вот летит губительный самум...

Скорбна любовь... Пришли вы - и отныне

Мой путь тревожен, горек и угрюм.

3 декабря 1916 года

Тебя - тебе

Я омою тебя слезами кристальными...

Я наряжу тебя в порфиры мечтаний.

Я обовью тебя песнями хрустальными,

Песнями журчащих ожиданий.

Я вознесу тебя на крыльях славословий

В чертог благоухающий, весенний.

Я дам тебе букет гвоздично-васильковый

В гирляндах лёгкокрылых песнопений.

Я засвечу тебе звезду сияльно-небывалую

С лучами жаркими, молниесветными,

Я освещу тропу твою усталую

Зарницами торжественно-победными.

Я сотворю тебе священный гимн крылатый,

Такой ласкающий, звенящий вечно.

Я устелю твой путь фиалками и мятой

И подниму в надзвездье бесконечно.

февраль 1915 года

Гимн благовестный

Ах, сердца поющего трельные арии,

Бессонного сердца берсезные рокоты!

Хвала вам! Звените у врат предалтария,

Как шелест жасминов, как райские шёпоты.

Ах, в сердце цветут хризантемы и лилии,

Струящие в груди фимьямные ладаны.

Они - грёзо-сон. К ним пути не разгаданы.

Но святы, но святы, но святы усилия.

Сияльности, лирности, тайнорасцветности,

Махровости спектров, июльно-апрельности,

Экстазности, трансы, захваты, ракетности,

Порывности, взлёты, круженья, качельности.

Горите, звените, цветите, вибрируйте,

Зарницы, певницы, цветенья, дрожания,

В шальном аllegretto хмельного алкания.

Вам место и струны. Пляшите. Вальсируйте.

Ах, радость - огниться цветными пожарами!

В порывном пыланье - нектар всезахватности.

Все ткани, все фибры да будут гуслярами.

Да царствуют блески, расцветы, набатности!

21 декабря 1916 г

Храм

Ты - мой храм торжественный и чистый

В нём витает светлый херувим,

В нём курится ладан серебристый;

Ризы звёздные раскинуты над ним.

И звучит псалом вселенский там...

Ты - мой храм.

Я стою на паперти преддверной

И не смею перейти порог,

Словно нищий в немощи безмерной,

Онемевший в преклоненьи ног.

Я не смею подойти поближе

К храму, где мой Бог.

Я лишь смутно слышу песнопенье,

Переливность вещих голосов,

Но не знаю горнего служенья,

Не пойму значенья мудрых слов.

Я внимаю трепетно моленью,

Но не вижу даже образов.

О, моя высокая святыня!

О, кому молиться буду я?!

Ведь вокруг меня одна пустыня,

Ведь лишь сладкий сон любовь твоя.

Ты - моя единая святыня.

Ты - мой вечный храм, судьба моя.

март 1915 г.

Церковь на окраине

Маленькая церковка на глухой окраине.

Древняя и ветхая - чуть ли не шатается.

Почему так благостна, почему светла ныне

Будто гордо-пышная чета в тебе венчается?

Смотришь ты так благостно, смотришь всепрощающе;

И как будто всё вокруг окуриваешь ладаном.

И как будто слышится голос, призывающий

Нас туда, где ясно всё, просто и разгадано.

И кому же вздумалось построить тебя, страдную, -

Грешному майору ли или вдовой барыне?

Ты так кротко-благостна в пору листопадную,

Маленькая церковка, на глухой окраине.

27 августа 1916 г.

Фетиш

О, глаз волнующие блески,

И пряность губ, и жгучесть линий!

О, смеха брызжущие всплески!

О, поступь греческой богини!

Атласо-шёлк и бархат тканей.

Серёг, браслетов, брошей, колец

Золотоблеск. Колдуй и рани -

Склонится всяк, как раб в неволе.

В покровах - ложь. В глазах - открытость;

И тайный зов в улыбке бальной.

В извивах - хищная несытость...

Ты - дух алькова. Фея спальни.

Когда в бурливые бульвары

Вонзится зрак электро-мага,

И смех зловещего фигляра

Взорвётся в каждом звуке шага,

Походкой лживой и развратной

Идёшь ко лжи ночного света.

Куда идёшь? Когда обратно?

Кто ты? Зачем? Ищи ответа.

И, мнится, это - только фетиш,

Дух современья, гений оргий...

Зачем зовёшь, колдуешь, светишь,

Царица лжи, богиня торга!

16 ноября 1916 г.

Голгофа

Прильни к своим грёзам горячим.

Пляши с ними в огненной пляске.

Что правда холодная значит!

Царите, пьянящие маски!

Пусть правда заплачет, заплачет.

В потир собери кровь и слёзы.

Снижи их себе в ожерелье.

Распни незабудки и розы

И сам захлебнися в бесцелье.

О, дайте дурманное зелье.

Найди на Голгофу ступени.

Взойди. И засмейся беззвучно.

Призви погребальные тени.

Распни себя. И своеручно

Разбей всетерзанно колени!

17 апреля 1916 г.

Земная жизнь - томительный вокзал

Земная жизнь - томительный вокзал,

В котором столько выходов и входов,

Извивов, стен, зигзагных переходов,

Где каждый миг бессчётности приходов...

Где каждый миг кого-нибудь забрал.

В просторах зал мы вечно ждём и ждём,

Что вот придут желанные мгновенья,

И в плавном лете мерного движенья

Узнаем мы иные положенья

И обретём иной, прекрасный дом.

И каждому здесь быть один момент,

И появленье каждого зачато

Слепым вращеньем стрелок циферблата,

И беглые рожденье и утрата -

Как змейные извивы пёстрых лент.

Вот суетятся у открытых касс.

Животность мин и злая грубость жеста.

Здесь покупает каждый право места.

Толпятся, давятся, как тесто;

И всяк лелеет трепетно свой час.

Слепой вокзал на классы разделён.

Три класса: первый класс, второй и третий.

И к каждому различные билеты;

Различны двери, залы и буфеты;

И к каждому свой вход и свой вагон.

А вот оборвыш загнанный и злой.

Он смотрит робко так; он - безбилетный.

Останься лучше здесь. О, бедный, бедный!

Тебя швырнут со станции соседней

Из поезда с жестокостью тупой.

А вот согбенный, дряхленький старик

С печатью тяжкой, горестной печали.

Что ждет тебя, какие манят дали?

Быть может, тебя из дому прогнали,

И вот ты ищешь места, сир и тих.

А ты, дитя, куда спешишь, зачем?

Зачем собрался в трудный путь так рано?

О, ждут тебя тяжёлые обманы;

И скоро жизнь в груди откроет рану,

И будешь ты печален, глух и нем.

О, род людской, куда спешишь, куда?

Где ты найдёшь больному сердцу ласку?!

Ведь в мире всё - химеры, ложь и маски,

И до влекуще-светлого Дамаска

Не добредёт никто и никогда.

Земная жизнь- ведь это лишь вокзал...

Мы вечно ждём какого-то прихода,

Но серо длятся дни, недели, годы,

А вожделенный поезд не приходит...

А "поезд" бесконечно "опоздал".

23 декабря 1916 г.

Творю любовью

В. П.

Не любимое творит любовь,

А любовь творит любимое.

Я Вас люблю. Но Вы не мните ль,

Что я - раб Вашего каприза?

Что я - Ваш "паж", а Вы - "маркиза"?

О нет! Не Вы, а я властитель.

Иллюзий сладостных создатель,

Я Вас творю дыханьем сказки.

Я - живописец, Вы - лишь краски.

Вы - только глина, я - ваятель.

В моём прекрасном, нежном мире

Вы - ноль, ничто. Вы - мёртвый атом.

Я захотел - на Вас заплаты.

Я повелел - и Вы в порфире.

Моя любовь сплетает грёзы,

Гирляндит мысли, вьёт экстазы

В прекрасный образ девы-розы,

В котором всё - игра алмаза.

И, словно в вазу нежный лотос,

Я этот образ в Вас влагаю.

Я в Вас мечтанья воплощаю,

Даря лицу печать чего-то.

И возношу к златому трону

Созданье светлой моей грёзы.

И на главу царицы-розы

Кладу священную корону. ноябрь 1916 г.

Осанна!

Моя царевна, моя принцесса!

Тебе во славу благая месса...

Да ляжет прахом у ног завеса!

Очам открытость и взорам дали.

Свобода струнам - они молчали.

И кто узнает: всё - сон, мечта ли!

В прошедшем вздохов и слёз так много.

Но пусть. Мы мчимся. Светла дорога

К златому храму хмельного бога.

Моя богиня, моя царица!

Мечта - как море. И колесница -

Как вальсы ветра, как звон, как птица.

Моя принцесса! Моя богиня!

Назад так страшно - ведь там пустыня.

А даль так нежна, а даль так синя...

Осанна! Слава тебе, богиня!

29 мая 1917 г.

Стынущие угли

В садах, где кудесные руки

Плетут изумрудные косы,

В садах, где каскадятся звуки,

И в утро кристаллятся росы,

Завял весновестный подснежник,

Зачахли немотно фиалки,

И в поле стеблистый надмежник

Уже залохматился жалко,

А я, пригвождённый алканьем,

Стою у заказанной двери

И в позднее наше свиданье, -

Не знаю, - не верю иль верю.

Кровавятся угли заката,

Дрожат золотые одежды.

Смотри: это грёза распята.

Смотри: это гаснут надежды.

Послушай в лесу перезвоны.

Дай ветру взметнуть твои вежды.

Ведь это предсмертные стоны

Моей изъязвлённой надежды.

Ведь это её тучи-скалы,

Одетые в грузные брони,

Идущие в небо устало, -

Её эти тучи хоронят.

Смотри - вот холодные струи

Прольются. То тучи заплачут.

Прильни же к ним, как к поцелую.

Сплетися в сплетенье горячем.

И капли холодные - слёзы.

Холодные слёзы - рубины...

Сбери их, как нежные розы,

Как возле окна георгины.

Нижи их на нити заката,

Что зыбятся, бледно алея,

Украдь у весны ароматы

И сделай венок-ожерелье!

И будет нетленная память

О том, что под тучами скрыто...

И свет своих глаз тебе дам я

И то воскрешу, что забыто.

Жестокая вьюга, ярися!

Лютуйте, седые метели!

А ты упоённо склонися

К своей цветовонной купели...

Когда ж загудит звон набата,

Разверзнув зловещие сходни,

И выгорят угли заката,

То знай: се грядёт день субботний.

В руках его посох горящий.

Хитон шит слезами и кровью.

Погасит он свет заходящий

Над догоревшей любовью.

16 апреля 1916 г.

Тюльпаны красные

Растут под окнами тюльпаны красные.

Тюльпаны красные цветут торжественно.

Стыдливо-робкие, но жадно-страстные,

Зачаты творческой любовью жертвенной,

Тюльпаны чудные цветут торжественно.

Убора майского цветное кружево,

Каменья-блёсточки колье жемчужного,

Вы ароматите посулы вешние;

И дышут тайны в вас, светло-нездешние,

Как вспыхи блёсточек колье жемчужного.

В алканье творчества землёй рождённые,

Вы льёте отсветы надземных тайностей.

И будто в венчиках горят бездонные

Глаза сверхчувственных немых бескрайностей.

Вам ясны таинства надземных тайностей.

От солнца вышнего к вам лученитие.

Вы с ним сгирляндились в едином слитии.

Вы - брызги солнечной огнеспектральности.

В вас все сияльности, и все кристальности,

И музыкальности - в едином слитии.

Невинно-скромные, зовуще-властные,

Нарядно-яркие, умильно-страстные,

У окон нежные тюльпаны красные,

Светло-торжественные и прекрасные...

Растут под окнами тюльпаны красные.

май 1917 г.

Мёртвый взгляд

В этот час, когда всё безглагольно,

И зима колдует, гасит кровь,

Так легко тебе и так не больно

Хоронить прошедшую любовь.

Выймешь писем пачку из шкатулки,

Взглянешь на один какой конверт

И порвёшь их. А потом достанешь

И сожжёшь мой простенький портрет.

А затем ты сядешь на кровати

И начнёшь былое вспоминать:

Где, когда, какое было платье,

Что сказала, когда легла спать.

Но весна, весна... Но разорвутся

Цепи злой и мертвенной зимы,

И опять деревья разовьются

Над скамейкой, где сидели мы.

И опять в сияльном небосводе

То же солнце разошьёт парчу

И осветит место, где клялась ты,

Прижимаясь к моему плечу.

И опять забрезжат те же ночи

И та самая кудесная луна,

Те же звёзды, как глаза пророчьи,

Тот же запах, та же тишина.

Будет всё опять глядеть весенне -

Солнце, звёзды, небо и цветы -

Всё, что нам дало благословенье

На союз извечный: я и ты.

Как же ты на это место взглянешь,

Как к нему лицо ты повернёшь?

Ведь его ничем ты не обманешь,

Ведь оно уж знает твою ложь.

Как пойдёшь к цветам на это место?

Как на них поднимешь мёртвый взгляд?

Ведь "тогда" любовь... мечты... невеста.

А "теперь"... Не смей. Вернись назад!

13 декабря 1915 г.

Мы прощались

А. Р.

Мы прощались в тёмный день декабрьский.

Улица пустынна и тиха.

Всё смотрело так покорно-рабски;

И пушились белые меха.

Взгляд твой был неверный луч заката.

Голос твой был поздний листопад.

Говорила ты, что нет возврата,

И гасила мой порывный взгляд.

Было всё не так, как было прежде,

Чародействовал когда апрель...

Мои нежнозвонные надежды

Пеленала снежная постель.

Как прощались! Только рук пожатье.

Только вздох... О, нежная сирень!

О луна! О, клятвы и объятья!..

А прощались мы в декабрьский день...

15 декабря 1915 г.

Когда нарциссы пахли

А. Р.

Ночь. Сумрак. Трели. Сонные нарциссы.

Их опьяняющий и страстный аромат.

Шептанье листьев. Смутные абрисы.

Торжественно-дремотный тёмный сад.

Аллея тихая, идущая неясно.

Скамейка давняя у правой стороны.

Всё это мне так мило и прекрасно,

Как юные мечтательные сны.

Ночь дрёмная. Вокруг очарованье.

Со мною рядом на скамейке ты.

Объятья. Шёпот. Жгучее лобзанье.

Объятья. Ласки. И цветы, цветы.

Ты близко так. Ты в сладком упоенье.

Твоя головка на моём плече.

Твоё лицо в чудесном озаренье.

Оно бледно. Оно в святом луче.

Нарциссов запах, трели, поцелуи

Слились в одно. Заполнили весь свет.

Лишь свежие облаженные струи

Разняли нас. Сереющий рассвет.

А через час мы ехали к вокзалу,

И так мучительно, надрывно ныла грудь.

Глаза твои смотрели так устало,

Как будто взор молил о чём-нибудь.

И эта ночь и счастливые ласки -

Воспоминаний радужная ткань,

Сребристый звон лазурно-светлой сказки,

Моей мечте колдующая дань.

27 мая 1915 г.

Листы осенние

Листы осенние, янтарно-бледные,

Такие робкие, такие скромные,

Понуро-жалкие и безответные

С ветвей летящие листы бездомные.

Минула солнечность мечтой оплаканной.

Дни отошедшие - закат темнеющий.

И всё, - как палевым лучом обласканный

Расплывно тающий день вечереющий.

Листы унылые, поникше-сирые

И обречённые бескровно-жертвенно.

Покроет осень всё своей порфирою.

И будет жутко так. И будет мертвенно.

Вас примут пропасти глухой бездонности.

Вы - в цепи тленности одно созвение.

Вы - жертвы кроткие всеобречённости,

Листы багряные, листы осенние.

16 сентября 1915 г.

Белою дорогой

Белый снег пушистый, чистый-чистый.

Дальний лес, как чёрное монисто.

Тонет путь вдали белесо-мглистой...

Белый снег пушистый, чистый-чистый.

Ясен путь, а небо хмуро-хмуро.

Вдалеке темнеет чья фигура?

Впереди ямщик сидит понуро...

Ясен путь, а небо хмуро-хмуро.

Кажется, с земным порвались нити.

Мысли беспокойные, усните.

Лошади, подальше унесите.

Кажется, с земным порвались нити.

Всё волшебно. И не знаешь, где ты.

На какой неведомой планете.

В голове слагаются сонеты.

Всё волшебно. И не знаешь, где ты.

Тихо-тихо. Пусто. Бело-бело.

Будто и душа объиндевела.

Потонуло в невесомость тело.

Тихо-тихо. Пусто. Бело-бело.

Кажется, что едешь в бесконечность,

И вокруг колдующая млечность

Будет длиться, длиться вечно-вечно.

Кажется, что едешь в бесконечность.

21 ноября 1910 г.

С вами Бог!

Серые калеки перехожие,

Вечные скитальцы, люди Божие

Поснимайте тяжкие котомки,

Подходите к светлому подножию

Слушать голос правды-незнакомки.

Мыкались по белу свету мало ли?

Трудную вам ношу судьбы задали.

Будет! Наступил и ваш черёд.

Правду в жёны мы себе сосватали.

Горе злу! Благословен восход!

Зову жаркому, родимые, внемлите ли?

Правды Божьей смелые ревнители

Ждут-пождут вас у больших дорог.

Суждены вам светлые обители.

Поднимайтесь! Дружно! С вами Бог!

8 июня 1916 г.

Лики мимолётные

Тихо. Тихо. Лишь часы стучат

Монотонно, скучно, безучастно.

Предо мной тоскливо и бесстрастно

Прошлого страницы шелестят.

Образы мерцают, вьются, гаснут,

Укоряя, льстя, грозя, маня...

Для чего игрой своей напрасной

Мучают они меня?

Разве то, что сгублено, вернётся?

Разве встречу тех, кого давно нет?

Только сердце больно так забьётся,

Да в груди раскаянье застонет.

Вот они, что мне дарили ласки

На летуче-тающие миги...

В эту ночь всё это будто сказки,

Из наивной книги.

А тогда... Как это всё манило,

Волновало, жгло, как жаркий пламень.

Но камин потух. Зола застыла.

У окна захлопнут ставень.

23 ноября 1916 г.

Защитнику страны

Родимый воин с бледным ликом,

Скончавший в бое свои дни!

В селенье светлом и великом,

В покое сладостном усни.

Ты истомился в вихре битвы,

Где рвалась грозная шрапнель.

Усни ж, родной. Мы шлём молитвы.

Чиста, свята твоя постель.

И в месте, где твоя обитель,

Сойдёт с небес благой елей.

И ангел, праведный хранитель,

Светло прострёт крыло над ней.

И будет сон кристально-светел...

И будет нежен твой покой...

Чтоб с торжеством Христа ты встретил.

И сердце каждого с тобой.

И в грудь земли ты не напрасно

Пролил струю своей крови -

Там расцветут живуче-властно

Цветы нарядные любви.

И кто-то нежный и печальный

Сорвёт божественный цветок

И вставит в твой венок страдальный,

В терновый горький твой венок.

Покойся ж, воин бледноликий,

На вековечном лоне сна.

За подвиг тихий, но великий

Священно чтит тебя страна.

октябрь 1914 г.

Будто плачет

Как это было, я уже не помню.

Но сердце смутный след отравы носит.

Так жалко прошлого. Так тяжело мне.

Зачем? Кого душа об этом спросит!

Но сердце тягостную горечь носит.

Мне чудятся взыванья чьих-то жалоб.

Мне кажется, что кто-то зло засмеян,

Что кто-то обездолен. Если знала б,

Что я в плену раскаяния-змея!

Мне кажется, что кто-то зло засмеян.

Как будто мы обидели ребёнка -

И вот он в тёмной спальне плачет, плачет.

Прошедшее поёт нам жалко-звонко.

Так больно. Всё могло бы быть иначе.

Прошедшее как будто плачет, плачет.

11 июня 1916 г.

Приснилось

Дмитрию Ильину

Всё прошло и стёрлось. Тише. Тише.

Пусть мечта заснёт и не вздыхает.

И никто об этом не услышит.

И никто об этом не узнает.

Будто осенью мне вдруг приснилось,

Что в саду моём цветут фиалки.

Встал - а за окном туман и сырость.

И так грустно и обидно-жалко.

21 июня 1910 г.

В жасминной аллее

В жасминной аллее кадила ажурные,

Струящие пряно нектары фимьямные.

В жасминной аллее берсезы ноктюрные,

Умильные, томные, трепетогаммные.

В жасминной аллее неясные шелесты...

Там кто-то вздыхает и молится сладостно.

Но как разгадаешь, что шепчут душе листы!

В жасминной аллее так тихо и благостно.

22 декабря 1916 г

Весеннее отречение

Весна стовзорая, смежи свои ресницы

И не смотри в мои бессилые глаза.

В моих глазах ещё ведь осени-черницы

Дрожит усталая и жалкая слеза.

Зачем щедротствуешь? Мне ландышей не надо,

И к пенью соловья я холоден и глух.

Во мне ещё живы могилы листопада,

И шорох под ногой ещё хранит мой слух,

И эти нежные, раскрывшиеся чутко

Нарциссы белые на стройных стебельках!

Зачем напомнили томительно и жутко

О светлых, как они, о давних-дальних днях.

Я не пойму, зачем весна справляет свадьбы,

Когда так жизнь мертва. И вся земля - погост.

На каменной плите, в тиши мне всё лежать бы,

Разрушив прошлого и будущего мост.

21 апреля 1916 г.

Осень

Золото сыплется с сонно шуршащих ветвей.

Мирна и благостна вдумчиво-кроткая просинь...

Жадно склонилась колдунья костлявая - осень.

Грустно... И жалко бесцельно истраченных дней.

В воздухе чётком трепещут пушистые нити.

К югу спешат озабоченно дикие утки;

Голые нивы глухие пустынны и жутки...

Нивы безгласные и горемычные, спите.

Около окон цветочки на стеблях иссушенных

Жалко-пугливо склоняются вниз лепестками;

Смерть несвержимая хищно парит над цветами.

Жаль им о жизни рассказов, ещё не дослушанных.

Кто-то бездомный, от радости светлой отторгнутый,

Тихо роняет на землю созвучия скорбные.

Льёт на безбрежности слёзы размеренно-дробные

Кто-то в суровую тогу всетленья завёрнутый.

ноябрь 1914 г.